Места мы заняли в третьем ряду, вровень со сценой, которая возносилась над зрительным залом метра на полтора. Сядь мы ближе, пришлось бы постоянно задирать голову, чтобы уследить за действом. Впрочем, пока следить не за чем. Сцена пуста, музыканты ушли и унесли с собой инструменты. Только барабанщик доверчиво оставил без присмотра ударную установку — нетранспортабельна. Пустые микрофонные стойки изогнулись журавлями, поклоном провожая покинувших зал зрителей. Пара опрокинутых колонок валялась на исшарканном полу, значит, концерт удался.

Вот только меня на нем не было.

Маришка предусмотрительно села рядом с проходом, чтобы «спрыснуть по-тихому, если что». Я опустился слева, а место по другую сторону от меня уже занимал какой-то небритый тип в болотного цвета джинсах и черной кожаной куртке. При нашем приближении тип ничего не сказал, но покосился так, что я невольно спросил:

— Не занято?

Вопрос прозвучал глупо. Зал был практически пуст и казался вымершим.

— Нет, — ответил тип и положил руки на сумку, которую держал на коленях. — Вакантно.

— Начну храпеть — толкни в бок, — шепнула Маришка. — Только нежно. — Она откинулась на спинку, вытянув ноги под сиденье впереди стоящего кресла.

Через пару минут после нас подошли двое. Затем еще один — щупленький мужичок среднего возраста, все остальное — рост, телосложение — ниже среднего, на носу — очки. Типичный «интель».

Тип, сидящий слева, каждого вновь пришедшего встречал одинаково недобрым взглядом и провожал до места посадки. Так сопровождает самолеты служба наземного наблюдения. В нелетную погоду.

Когда в зале появилась немолодая женщина с двумя бесформенными пакетами в руках, у типа вырвалось чуть слышное:

— Господи! Сколько же идиотов вокруг!

Сказано было шепотом, практически про себя, но я услышал. И потому спросил:

— Вы кого имеете в виду?

Тип обернулся и уставился на меня. Серые глаза прищурены, закушен вислый левый ус.

— Не волнуйтесь, не вас, — успокоил. — Вам, похоже, просто спать негде. Я про тех, кто приходит в такие места сознательно. Кто сам обманываться рад… — Подумав, добавил: — Копирайт — Пушкин.

— Уверены, что сознательно? Может, они тоже забрели сюда случайно?

— Если бы! Некоторые здесь явно не по первому разу. Взгляните вон на тех пигалиц! Пудреницы для мозгов! Правда, таких немного. Видимо, организация из новых. По крайней мере я о ней раньше не слышал.

— А вы в таком случае что здесь делаете? — поинтересовался я.

Тип перестал жевать ус, расправил пальцами.

— Материал собираю. О тоталитарных сектах.

— Для диссертации?

— Для романа.

Я посмотрел на собеседника с несколько большим интересом. Спросил:

— Инженер душ человеческих?

— Скорее, санитар.

Лаконичность его ответов слегка раздражала. Должно быть, рядом со мной сидел настоящий мастер диалога.

— И от чего лечить собираетесь?

— Как обычно. От глупости. Тупости. Ханжества.

— Чванства, — сладко зевнув, произнесла Маришка, не открывая глаз.

— Что? — не понял писатель.

— Я спросила, много ли у вас книжек.

— Вообще-то не очень. — Он, поколебавшись, расстегнул сумочку на коленях, с заметным усилием извлек толстую пачку листов. На вид — вдвое больше сумочки и в пол кило весом. — Вот. Сегодня из издательства вернули.

На титульном листе крупно выведено начало заглавия «Обреченый на…», остальное скрыто рукой писателя. Вторая «н» в слове «обреченный» вписана красной шариковой ручкой.

— Велели исправить и дополнить? — спросил я.

— Просто вернули. — Писатель пожал плечом.

— А другие — нормальные книжки у вас есть? — не очень тактично поинтересовалась Маришка.

— Пока нет.

Маришка потянулась, простирая руки далеко за голову, а ноги устремляя еще дальше, чуть ли не до сидений первого ряда. Конечно, станет она спать, когда рядом есть кто-то, кого можно безбоязненно поставить на место. Совершенно безбоязненно. В моем понимании писатель — человек смирный, если и закатает кого в асфальт, то только в собственном воображении.

— Тогда вы не писатель, — Маришка мило улыбнулась. — Вы — рукописей!

Я криво усмехнулся — обращенная к соседу половина лица осталась бесстрастной. Писатель, промучавшись с минуту, убрал непризнанный шедевр в сумочку и снял куртку, под которой обнаружилась темно-синяя толстовка с надписью «Русская фантастика». Фантастику я, в принципе, уважаю. Поэтому примирительно спросил:

— Вы уверены, что то, куда нас пригласили — тоталитарная секта?

— Абсолютно. В Москве других нет, — авторитетно подтвердил он.

— Полный контроль над членами организации, иерархическая система подчинения, замкнутость в рамках своей идейки — вот основные признаки тоталитарной секты. Плюс чисто русский, привнесенный колорит. — Он скривился. — Заставь дурака Кришне молиться — так он и харю об раму расшибет. Так что будьте предельно осторожны, выход из этой системы стоит гораздо дороже, чем вход.

— Ну, вход-то был бесплатным, — пошутил я.

— Напрасно иронизируете, — обиделся писатель. — Вы просто никогда не видели, как они людей зомбируют.

— Как телепузики? — восхитилась Маришка.

— Что телепузики? — Наш собеседник явно был сбит с толку.

— Ну, они же зомбируют детей. — Маришка щелкнула меня по носу и прописклявила: — Привет, Тинки-Винки!

— Пока, Ляля! — в тон ответил я.

— Тинки, а чего это ты такой фиолетовый?

— Чернил перебрал, — сказал я и самоустранился. Погрузился в себя.

Что мы делаем здесь и сейчас? Интересный вопрос.

Относительно «сейчас» все достаточно ясно. Просто вовремя не заменили батарейки на настенных часах. В итоге на трехчасовой концерт любимого исполнителя безнадежно опоздали, а до того, который случится в семь, ждать еще почти два часа.

Страннее другое: почему мы в конце концов оказались здесь, а не в соседней бильярдной?

Должно быть, все дело в личности человека, пригласившего нас на встречу, слишком уж она была нетипичной.

Он отловил нас у входа в билетные кассы, куда мы спешили уже просто по инерции, прекрасно понимая, что простым вращением часовой стрелки не повернуть время вспять. Преградил путь, привлек к себе внимание, сказав:

— Нэ-э-э…

Он не был похож на агента-распространителя торговой фирмы, участника MLM-тусовки или возбужденного адепта новой русской церкви с иностранным спонсором и гимнами на двух языках. Непричесанный, небритый, неопрятно одетый. Откровенно нерусский. Больше всего, если честно, он был похож на бомжа. В ранней стадии запущенности — не безнадежного.

— Хотите открытку? — спросил он и помотал головой. — Нэ-э-э… Календарик. Полезно всегда знать день.

— Извините, мы опаздываем, — сказала Маришка.

— Знать день, — раздраженно повторил он, и не думая уступать дорогу. — Или месяц. Февраль или… Нэ-э-э… Ноябрь. Чтобы не путать.

— Денег нет, — отрезал я. И справедливости ради уточнил: — Лишних.

— Денег нет? — эхом отозвался он и неожиданно обрадовался. — Нет денег — хорошо! Не надо… Вот!

Тип сбросил на землю большой серый мешок, который до того болтался у него на плече. Нагнулся и опустил лицо в раскрытую горловину, высматривая нечто.

— Пора! — шепнула Маришка и дернула меня за локоть. Но тип уже вынырнул из мешка.

— Возьмите! — сказал он. — Я нашел. Можно брать.

И протягивает мне руку. В грязных дрожащих пальцах — прямоугольная бумажная полоска, слава Богу, чистая и очень яркая. Никакого рисунка, просто вся полоска равномерно закрашена разными цветами, границы между которыми размыты, один цвет плавно перетекает в другой. Мы называем такую закраску градиентной. Внутрь каждого одноцветного сегмента вписано какое-то слово, но мелкие буквы на подрагивающем листочке не разглядеть.

— Календарик? — удивилась Маришка. — Больше похоже на закладку.

— Закладка, так, — серьезно кивнул тип и неуклюже перевернул полоску на ладони. — А так — календарик. Двое вместе. Нэ-э-э… Двойная польза.